Брюс Гроббелар. «Жизнь в джунглях. Автобиография» 26. Винсент; 27. Прослушан

1. Привязанный к земле

2. Убегая из дома

3. Колдун

4. Лидер «палки»

5. Война в Южной Родезии

6. Спасенный футболом

7. Зеленая Мамба

8. Футбольный цыган

9. В «Ливерпуль» на спор за £1

10. На самой глубине

11. Принц-клоун

12. Дни матчей

13. Влюбляюсь

14. Европейская поездка

15. «Эвертон»

16. «Эйзел»

17. Природа вратарского мастерства

18. Менталитет победителя

19. «Хиллсборо»

20. Закрытие болезненной весны

21. Последний титул

22. Кенни уходит в отставку

23. Битва с Сунессом

24. «Саутгемптон»

25. Спецоперация

26. Винсент

27. Прослушан

28. Арестован

29. Облегчение

30. Глубинка

31. ...

26. Винсент

КОГДА Я ПРОДЕЛАЛ ДОЛГИЙ ПУТЬ В АНГЛИЮ ВМЕСТЕ С Бернис, стало ясно, что между ними что-то было. В глуши буша часто завязываются близкие дружеские отношения, но мне показалось, что это нечто большее. Бернис была молода и впечатлительна, а Винсент мог быть харизматичной, яркой личностью, убедительным и иногда властным. Оказалось, что мои впечатления не были ошибочными: их дружба время от времени перерастала в нечто большее, хотя Бернис старалась подчеркнуть, что Винсент не ее парень и никогда им не был. Однако для Криса Винсента Бернис стала его новой навязчивой идеей.

Винсент был в высшей степени самовлюбленным. Он придумывал себе обиды и всегда представлял себя жертвой. Не было ни чувства меры, ни рациональности. Тогда я этого не понимал, но его чувство собственной значимости не знало границ. Позже мне рассказали историю о том, как он столкнулся с одним из валлийских застройщиков в пабе в Честере вскоре после того, как они отказались от финансовой сделки с Mondoro. Когда бизнесмен подошел к Винсенту, чтобы поздороваться, Винсент сказал ему, что ему нечего ему сказать. Двадцать минут спустя они снова встретились, и когда Винсента снова поприветствовали, что-то в нем оборвалось. Он набросился на бизнесмена, схватил его за горло и едва не задушил, после чего его оттаскивали четыре человека. Позже Винсент признался, что убил бы его, если бы никто не вступился. Единственным проступком этого бедолаги — если не считать того, что он тратил время впустую — была его неспособность собрать миллионы фунтов стерлингов в разгар экономического спада для осуществления несбыточной мечты в глубине африканского буша. За это он едва не поплатился жизнью.

А теперь представьте, что чувствовал ко мне Крис Винсент? Я не сделал ничего плохого, кроме того, что в течение нескольких лет финансировал его, но в его сознании он вынашивал целый список обид. У него ничего не осталось: денег нет (и моих тоже), семья от него отреклась, мечты о бизнесе рухнули и умерли, а теперь я отнял у него женщину, к которой у него была безответная любовь. Позже он рассказал журналисту, что в это время у него были мысли об убийстве. Это было неизбежно: он жаждал мести.

Но как он будет мстить мне?

Насилие? Клевета? Или что-то другое?

*

ЧЕРЕЗ ТРИ МЕСЯЦА ПОСЛЕ ТОЙ СТЫЧКИ В ЗИМБАБВЕ в зале вылета аэропорта Гатвик я узнал, что для меня приготовил Кристофер Винсент.

Я знал, я просто знал, с того момента, как ко мне подошли журналисты, что за этим стоит именно он.

Но масштабы того, с чем мне предстояло столкнуться, не сразу бросались в глаза. Однако я знал, что должен вернуться на северо-запад, чтобы быть рядом со своей семьей, советниками и адвокатами и предпринять все возможные действия, чтобы остановить распространение этой злонамеренной неправды. Это было похоже на столкновение с раковой опухолью: ты знал, что она может распространиться со смертельным исходом или должна быть уничтожена любым лекарством, которое только можно использовать.

В то же время я должен был выполнять свои обязанности футболиста: через несколько дней предстояла важная игра за мою сборную. У меня даже был с собой комплект формы. В то время я сам собирал себе форму, потому что у меня был доступ к поставщикам, которых не было в Африке. Я также знал, что если средства пойдут через Зимбабве, их украдут сторонники Мугабе. Поэтому я договорился с компанией NK Sports в Манчестере. Они давали мне три комплекта на каждую игру: белый, желтый и зеленый, и я брал их с собой. Если бы я не появился в Хараре, это вывело бы из себя многих людей, целую нацию.

Тони Миллиган был рядом со мной. Я доверял ему. Он был моим водителем, а также доверенным лицом и другом. Он собирался поехать со мной в Зимбабве, но я уже тогда понимал, что не смогу поехать с ним — по крайней мере, не сразу. Но нам пришлось сбить с толку этих репортеров, которые вились вокруг нас, как дурной запах.

Мы разработали план. У Тони была форма сборной Зимбабве. Я собирался сесть с ним в самолет, как и планировалось, и мы как обычно прошли регистрацию. Но я не собирался совершать долгий перелет на юг. Девушка на регистрации поняла, что что-то случилось, и, когда до отлета оставалось совсем немного времени, спросила меня: «Брюс, что вы хотите делать?». С Тони я придумал хитрость. Я сказал ей: «Послушайте, зарегистрируйте меня так, как будто я лечу на самолете, и посадите меня в какой-нибудь автомобиль, на котором я смогу добраться до аэропорта Хитроу». Так она и поступила. Она была великолепна. Мы с Тони зашли в самолет, как обычно, но поднявшись полпути по трапу я спустился обратно по лестнице на асфальт. Тони отправился в Зимбабве с формой, а я сел в полицейскую машину, которая отвезла меня в аэропорт Хитроу. Оттуда я сел на рейс из Хитроу в Манчестер, вышел в Манчестере, и машина доставила меня прямо к моим адвокатам, Кафф Робертс, в центр Ливерпуля.

Я обманул репортеров, некоторые из которых уже летели долгим-долгим рейсом в Хараре, сопровождая лишь Тони. Тем временем я и мои адвокаты вступили в войну с Sun.

Мой адвокат, Брайан Канаван, обратился к судье, чтобы тот наложил судебный запрет на публикацию этой истории. Но судья, хотя и сочувствовал, был реалистом и сказал, что, вероятно, уже слишком поздно, чтобы что-то сделать. Я позвонил своему менеджеру в «Саутгемптоне» Алану Боллу и сказал ему, что не сделал ничего плохого, но что на следующее утро он прочтет обо мне статью в газетах. «Я все равно поеду играть за свою страну, и мы увидимся в понедельник», — пообещал я.

Болл был великолепен. Его ответ был прост и как раз тот, какой мне был нужен: «Увидимся в понедельник».

Я испытывал шок, но не паниковал. Я знал, как поведет себя Крис Винсент. Он рассказал мне об играх, которые позже упоминались в судебных делах, так что я точно знал, какую цель он преследовал. Он предупредил меня: «Это еще не конец». И это был не конец.

*

ОТ ПЕРЕВОРОТА В ЗИМБАБВЕ И КОНЦА MONDORO ДО поздней ночной встречи в темном офисе Кафф Робертс на Олд-Холл-стрит в Ливерпуле, когда мы пытались ограничить ущерб, который он каким-то образом нанес, мы с Крисом Винсентом прошли долгий путь. Но как мы дошли до этого за три коротких месяца?

Через неделю после нашей стычки в «Акакии Палм Лодж» Винсент использовал чек Mondoro, который должен был погашен, чтобы оплатить перелет обратно в Великобританию. Думаю, он все еще считал, что сможет повернуть все вспять: найти новых инвесторов для Mondoro, «отвоевать» Бернис и отомстить мне. Однако никто не был заинтересован в том, чтобы вкладывать в его сафари плохие деньги вслед за хорошими. Бернис не хотела его видеть. Оставался я.

Кроме того, по его собственному признанию, он был совершенно без денег. Позже он утверждал, что не мог даже прокормить себя. И вот отчаянная жажда наживы, или мести, или того и другого вместе привела его в газету Sun.

Крис должен был знать, что у меня была история с этой конкретной газетой. 1980-е годы стали периодом расцвета британских таблоидов — или «красных топов», как их обычно называли. В то время как сегодня печатные новостные СМИ, кажется, находятся в терминальном упадке, в те времена миллионы людей просыпались, когда им на порог доставляли Daily Mirror, Sun, Daily Star, Today или одно из их воскресных изданий. Битвы за тираж были ожесточенными. Газеты хорошо платили за поддержку знаменитостей, как и за истории о скандалах со знаменитостями. У меня была колонка в Daily Mail, а затем, примерно в 1986 году, я начал писать и для Sun. Как я уже говорил, в то время я не слишком много думал об этом. Многие игроки так делали.

Эти отношения резко оборвались в апреле 1989 года после катастрофы на «Хиллсборо».

По мере того как отвращение сменялось яростным гневом в Мерсисайде и за его пределами, тираж Sun резко падал. Руководители газеты отчаянно пытались вернуть утраченные продажи в городе — например, они провели громкую кампанию за «справедливость», чтобы малолетние убийцы ливерпульского малыша Джейми Балджера получили пожизненное заключение — но они также обрушивались на тех, кто вставал у них на пути. Мне предстояло стать одной из таких жертв.

В начале сентября 1994 года, примерно через пять недель после краха Mondoro, Крис Винсент позвонил в штаб-квартиру Sun в Уоппинге. Он сказал им, что у него есть история, связанная с футболистами сборных и взяточничеством; он сказал им, что является моим близким другом и соратником. Газета Sun сразу же отправила репортера Джона Труппа из своего манчестерского бюро на встречу с Винсентом в его доме в Чирке в Северном Уэльсе. Винсент сказал ему, что ему срочно нужны деньги, прежде чем он начнет говорить. Sun с радостью согласилась заплатить за его «историю», и они прямо на месте подписали соглашение. Неизвестно, проводили ли они вообще какую-либо проверку. А потом Винсент начал делиться своими мстительными фантазиями.

Его история была такой. Вместе с центрфорвардом «Уимблдона» Джоном Фашану я был связан с дальневосточным игорным синдикатом, целью которого было «подстраивать» результаты футбольных матчей. Он утверждал, что Фашану заплатил мне £40 тыс. за то, чтобы я организовал матч «Ливерпуля» против «Ньюкасл Юнайтед» в ноябре 1993 года, в том матче «Ньюкасл» выиграл со счетом 3:0. Он также утверждал, что я пытался сдать матчи против «Манчестер Юнайтед» и «Норвич Сити», но не смог этого сделать. Другие люди, которых я знал, были вовлечены в этот узел лжи и фантазий. Это была невообразимая, смехотворная чушь. Ложь. Тем не менее, Sun перечислила первоначальный взнос в размере £150.

У Винсента возникла серьезная проблема, которую не смогла обойти даже Sun с ее отвратительными журналистскими методами: он не мог ничего из этого подтвердить. Конечно, не мог, ведь это была фантазия. Чушь. Поэтому он придумал хитрость. Он заставил меня уличить себя, рассказывая на пленке о своих так называемых преступлениях. Для этого он придумает фальшивый игорный синдикат — аналогичный тому, который он уже придумал в своем первоначальном предложении — и вовлечет меня в его работу. В конце концов, сказал он газете Sun, если меня могли «подкупить» одни «преступники», то почему бы это не сделать другим?

Sun неизбежно была в восторге от этого плана по захвату. Мало того, что они получили бы самый громкий скандал десятилетия на своей первой полосе, так еще и нанесли бы удар по единственному колумнисту, который когда-либо уходил от них. Мало того, они нанесут удар в самое сердце города, где их сторонятся и поносят. Все, что им было нужно — это чтобы Крис Винсент связался со мной, и их коварный план будет приведен в действие.

27. Прослушан

Я НАХОДИЛСЯ В САУТГЕМПТОНЕ В ОТЕЛЕ «ХИЛТОН», КОГДА НА ЭКРАНЕ МОЕГО ТЕЛЕФОНА появился знакомый номер. Это был сентябрь 1994 года, через несколько недель после моего переезда на южное побережье, и я все еще находился в поиске. «Хилтон» был временным местом жительства, пока я искал квартиру. Дебби и девочки остались в Хесуолле.

Номер принадлежал Винсенту. Как дурак, я ответил на звонок.

— Эй, Брюс, я вернулся в город. — я ничего не ответил. — Позволь мне начать с того, что мне очень жаль, что у нас не сложилось с Mondoro, но я полон решимости вернуть тебе все до копейки, и у меня есть новое предприятие...

Он продолжал говорить, как продавец. Если не знать всех его темных секретов и того, каким он был, это почти захватывало. У него был шарм, манера говорить, которая могла завлечь любого. На этот раз у меня не было иллюзий, что он замышляет что-то нехорошее, но мне было любопытно. Очень любопытно. Возможно, это просто неотъемлемая часть метода мошенников: предлагать жертве то, чего она действительно хочет. Кому не было бы интересно, если бы кто-то предложил тебе вернуть потерянные десятки тысяч фунтов?

Я хотел докопаться до истины, что он задумал. Я взял на себя роль инспектора Клюзо. Я хотел выяснить, что это за схема, и разоблачить ложь Винсента. Это была игра в двойной блеф, достойная романа Джона ле Карре. Все предприятия, в которых он участвовал, были построены на фантазии и чужих деньгах. Если другие окажутся втянутыми в одну из его безумных схем, возможно, я смогу предупредить их, как это сделал Стив Болер. Я был наивен, да. Порой я ошибался. Но я считал, что у меня достаточно опыта, полученного во время войны, чтобы получить информацию, а затем обратиться в полицию.

Это должно было стать моей погибелью — самой большой чертовой ошибкой в моей жизни. Это было гораздо большей ошибкой, чем расстаться с деньгами в пользу Винсента; он мог лишь потратить их. На этот раз ему не нужны были деньги, он хотел сделать со мной то, что, по его мнению, я сделал с ним, и уничтожить меня как человека. В своем крошечном сознании он винил меня в том, что потерял семью, любовь всей своей жизни (хотя она была по большей части безответной) и мечты стать большой шишкой в области охраны природы (которые были по большей части иллюзорными). Его месть окажет поистине ужасное влияние на мою жизнь.

Я согласился встретиться с ним. Через несколько дней «Саутгемптон» играл с «Тоттенхэмом», и я договорился встретиться с ним в своем отеле — «Свалоу» в Уолтхэм Эбби, недалеко от трассы M25. Он был таким же, как всегда, безрассудным и очаровательным. Если он и проявлял раскаяние, то был вообще не очень убедителен в том, что он действительно его ощущает. Он, вероятно, видел, что я очень осторожен, и если послушать записи, которые он тайно делал для газеты Sun в то время, то это в основном и проявится. То, что он был с микрофоном, не помешало ему попросить меня одолжить ему денег после всего, что произошло. По его словам, у него не было денег, и семья его отвергла. Я отказал.

— Что тебе нужно, Крис? — спросил я его, слегка раздраженный тем, что мы ходим по кругу.

— Я хочу вернуть тебе деньги, — сказал он.

— Как ты собираешься это сделать?

— У меня есть новое предприятие... — сказал он.

— Я знаю, — сказал я, прерывая его. — Скажи мне, в чем там суть?

И вот, окольными путями, он и описал. По его словам, среди бизнесменов, с которыми он познакомился на Честерских скачках, были те, кто делал крупные ставки на футбол. Они ищут того, кто может «подогнать» результаты, чтобы выиграть большие деньги. Они хотели бы, чтобы я принял в этом участие.

На этом этапе я чуть не подавился своим напитком. Я должен был уйти уже тогда, но не сделал этого. Я не хотел ничего говорить или бросать ему вызов, потому что мне хотелось узнать, что будет дальше. Кто-то может сказать, что я снова попался на уловку этого ловкача, но на самом деле это не так: я просто хотел узнать, что он задумал и кто за этим стоит. Я был слишком любопытен, черт возьми, для своего же блага. Я не знал, что этот и все другие наши разговоры записываются на пленку.

Я согласен с тем, что читателю может показаться, что в это трудно поверить. Два десятка лет назад мне было непросто убедить присяжных в том, что это именно то, что я и задумывал. Но те, кто знают и знали меня, признавали во мне это ненасытное, непредсказуемое любопытство. Здесь также сыграл свою роль элемент моего африканского воспитания: меня учили быть самостоятельным и решать проблемы самостоятельно. Порой эти черты характера проявлялись так, что некоторые сочли бы их странными или ненужными.

Например, в 1980-х годах на разделе писем газеты Liverpool Football Echo регулярно появлялся корреспондент, который был зациклен на мне, неделю за неделей понося меня. Я не знал, кто он такой, а у него не хватало смелости назвать свое имя, кроме как подписываться «Бар Янки» — питейное заведение у станции Лайм-стрит. Поэтому время от времени после домашнего матча я отправлялся туда, чтобы найти его, чтобы бросить ему вызов — или ей.

— Это ты написал обо мне в Football Echo ? — спрашивал я у компании.

Никто никогда не признавался, что писал под псевдонимом «Янки Бар». Некоторые люди уважали меня за то, что я пришел, чтобы встретиться с моим антагонистом, но большинство считало это неортодоксальным или эксцентричным. Впрочем, таким уж я был. Позже я попытался разыскать членов Национального фронта, которые, по моему мнению, несли ответственность за «Эйзел». Если бы вы знали меня, то поняли бы, а если нет, то, возможно, прочитав эту книгу, вы поймете, какая нестандартная логика порой руководит моим разумом.

Когда бы мы ни встречались, разговор всегда вел Крис Винсент. В суде мы слушали тайные записи, которые он делал в те времена, и это были два человека, пытавшиеся заманить друг друга в ловушку: он — чтобы получить свои тридцать сребреников от Sun; я — чтобы выяснить, что, черт возьми, он замышляет. Я осторожно, не вникая в его безумные замыслы, просто шел с ним рядом, постоянно выискивая, что он задумал и кто за ним стоит.

Он просил меня выбрать игры, в которых я проиграю, но мой ответ был всегда один и тот же: «Я не буду выбирать ни одной игры».

Если посмотреть на пять матчей, которые якобы были под подозрением — «Ливерпуль» против «Норвича», «Манчестер Юнайтед» и «Ньюкасла», а также «Саутгемптон» против «Ковентри» и «Манчестер Сити», — то мы проиграли лишь в матче с «Ньюкаслом», что — если верить этим фантазиям — должно сделать меня одним из худших «подставщиков» в истории футбола.

Sun поселила Винсента в отеле «Де Вер Гранд Харбор» в Саутгемптоне. Его снабдили расходным счетом, а для слежки выделили команду своих лучших шпионов и журналистов. Они специализировались на клубничке, и среди громких жертв их и родственной им газеты News of the World были телеведущий Фрэнк Баф, чье пристрастие к садомазохизму они «разоблачили», и Джеффри Арчер, который, как они показали, заплатил проститутке £2 тыс. Комната Винсента была оборудована скрытыми камерами.

Не знаю, как долго они все это подстраивали, прежде чем меня туда запустили, но дату я запомнил, потому что это был мой 37-й день рождения: четверг, 6 октября 1994 года. Почему я пошел и встретился с ним? В основном от скуки, но больше всего от желания узнать, что же он, черт возьми, затеял.

Я приехал в отель поздно вечером после игры в гольф, и мы выкурили по паре косячков, а затем сыграли несколько партий в снукер. Все наши разговоры записывались Sun, но эти парни были настолько увлечены своей игрой, что не записали ни одной нашей беседы. Кассеты либо заканчивались, либо радиочастоты не доходили до записывающих устройств.

По случайному совпадению именно в это время я должен был сделать Винсенту свои самые поразительные «признания». Я должен был признаться, что пропустил гол за «Саутгемптон» в «договорном» матче с «Ковентри» (который мы выиграли со счетом 3:1), принял телефонный звонок от одного из моих так называемых соучастников (что так и не было подтверждено телефонными записями) и обсудил деятельность другого «коррумпированного» игрока. И все же, несмотря на то, что Винсент и отель были подключены, как ФБР к операции по борьбе с мафией под прикрытием, они почему-то не зафиксировали на пленку ни одной из этих неопровержимых «улик». Разве это не досадное совпадение?

Затем Винсент заманил меня в свой номер под предлогом, что у него есть какие-то бумаги, связанные с Mondoro, которые нужно подписать. Его истинная причина — и она была мне неизвестна — заключалась в том, что у Sun там была скрытая камера, а у него в сейфе лежали два косаря в качестве части плана по заманиванию в ловушку. Как дурак, я последовал за ним; последовал за ним навстречу своей погибели.

В комнате Винсента разговор вскоре перешел с Mondoro на мою семью, а затем и на его нелепую схему сдачи матчей. Признаюсь, мой интерес был повышен; не потому, что я был заинтересован в развращении спорта, а потому, что мне хотелось узнать, что он задумал и кто стоит за ним. Как я уже много раз говорил, я понимаю, почему людям трудно понять эту логику, но так уж устроен мой разум: я врожденно любопытен. Я также был до глупости наивен: вместо того чтобы заниматься самоистязанием в стиле инспектора Клюзо, мне следовало просто обратиться в настоящую полицию.

Но я этого не сделал. Когда Винсент начал рассказывать о своих новых друзьях-подельниках с Честерских скачек, я начал придумывать свои собственные истории, чтобы завлечь его. Я намекнул, что подтасовки в матчах — неотъемлемая часть футбола. Я утверждал, что потерял £125 тыс., играя за «Ливерпуль» против «Манчестер Юнайтед», потому что сделал два «ослепительных сейва». Я упомянул пару игр, когда мы не проигрывали. «Дело в том, — сказал я в какой-то момент, — что я не люблю проигрывать. Это инстинкт...»

Винсент явно чувствовал вкус крови, но мрачная ирония заключалась в том, что в то же время мне казалось, что я заманиваю его, чтобы он раскрыл больше о своей схеме и о том, кто на самом деле за ней стоит. Вооружившись этой информацией, я бы обратился в полицию. Я и представить себе не мог, что за его ниточки дергает второсортная бульварная газетенка.

— Они готовы давать тебе по два куска каждые две недели, лишь бы ты выбирал одну игру, — говорит он о своих друзьях по синдикату.

— Две штуки за что? — спросил я.

— Две штуки каждые две недели, пока ты не выберешь игру, и если вы в ней проиграете — то уже сто штук, — сказал Винсент, а затем рассказал о своих воображаемых партнерах и о том, как будет работать схема.

Мне казалось, что в этот момент я поймал его, что он вот-вот откроет, кто эти негодяи. Получив эту информацию, я могу обратиться к закону. Впрочем, у Винсента были схожие представления обо мне, только он побежит к Sun.

Я попытался разузнать побольше о его друзьях — он сказал, что их зовут Ричард и Гай — и о том, кто еще участвовал в этой шумихе. Он предложил встретиться с его коллегами, но я сказал, что мне это неинтересно. Затем он неожиданно достал конверт, в котором, по его словам, находилось £2 тыс., чтобы показать, что они настроены «серьезно». На этом этапе, думаю, до меня дошел весь масштаб того, во что я ввязался. Клубничка или нет, но я не мог взять такие деньги. Я совсем не доверял Винсенту. Я не знал, что он делает, но мысль о том, что все это — большая подстава, вдруг стала слишком очевидной.

Я прочитал Винсенту лекцию об опасностях, которые таят в себе ставки на футбол. Менеджер «Суиндон Таун» Лу Макари, под началом которого я позже играл в «Стоке», был оштрафован и дисквалифицирован за ставки против собственной команды. Я не взял деньги. На самом деле Винсент оставил их себе.

Через пару недель я снова увиделся с Винсентом. Он вовсе не был напуган появлением наличных денег, а только пробудил во мне интерес к своей схеме. Мой внутренний Клюзо убедил меня в том, что я нахожусь на пороге раскрытия огромной аферы с договорными матчами в английском футболе. Мне все еще нужно было выяснить больше, прежде чем обращаться к властям, и я решил, что смогу сделать это, затащив его в дом.

Мои допросы о его синдикате и его методах продолжались. Говоря о своем воображаемом плане, он сказал: «Я вижу это как способ вернуть тебе деньги, которые ты вложил в бизнес». Я попытался выяснить личности членов синдиката — Винсент сообщил мне несколько подробностей: по его словам, один из них был гонконгским застройщиком и упоминал компанию Sporting Index, которая ввела спрэд-беттинг в Великобритании — и их методы. Так же, как и в случае с ввозом в страну значительных сумм наличных. Но я всегда был настороже, всегда был осторожен, чтобы не попасть впросак. Он называл огромные цифры — £100 тыс. — но я сдержался. «Это слишком опасно», — сказал я ему. Если он подставлял меня, я не мог уличить себя, несмотря на свои скрытые мотивы. Я этого и не сделал, на самом деле; я был очень осторожен, несмотря на все старания Винсента заманить меня в ловушку. И опять же, самая показательная «улика», которую он предоставил против меня — он утверждал, что я сказал: «Я сдам матч «Ливерпуля» в Ливерпуле», — не была подтверждена никакими записями.

Последняя встреча с Винсентом состоялась 3 ноября. На этот раз в квартире с обслуживанием на Гросвенор-сквер в Саутгемптоне. Он рассказал, что устроился на новую работу и получил служебную квартиру. Конечно, ничего подобного не было. Она была напичкана скрытыми микрофонами и камерами. Это должна была быть сцена финального предательства, где они будут снимать, как я беру конверт с двумя тысячами фунтов стерлингов наличными — пакет, который, как вы помните, я отказывался принимать в двух предыдущих случаях.

Когда мы вошли в его квартиру, он протянул мне конверт.

— Держите, сэр, — сказал он. — Я же не просто таскал его по всей этой гребаному центру.

Я взял конверт и бросил его на диван.

Винсент начал беситься: по поводу Mondoro, по поводу своей семьи, по поводу Родезийской войны, по поводу Зимбабве, по поводу меня, по поводу всего. Он был на взводе и через слово матерился. Я пытался заставить его успокоиться. «Ты начинаешь новую жизнь», — сказал я, имея в виду его «новую работу», которая, как и все остальное в нем, была фикцией.

Он вернулся к теме денег и сказал, что на следующей неделе должен получить еще пару тысяч от своего синдиката. «Хочешь, чтобы я отвез их в аэропорт?» — я проигнорировал его и заговорил о чем-то другом.

Мы собирались поужинать в итальянском ресторане в Брокенхерсте, недалеко от того места, где у меня в то время была квартира в Лаймингтоне. Винсент протянул мне конверт, и я положил его в карман пиджака. Он показал жестом или сказал, что у него нет своего пиджака. Именно этот момент будет запечатлен на пленке и показан по всему миру. А вот то, что я положил конверт в бардачок его арендованной машины, как только сел на переднее пассажирское сиденье — нет.

Ужин был ничем не примечательным, я ничего особо такого не помню. Но впоследствии Винсент заявил, что мне позвонили из синдиката, занимающегося схемами сдачи матчей, и я согласился с тем, что «Саутгемптон» проиграет «Манчестер Сити» со счетом 0:1 в те выходные. За это мне якобы должны были заплатить «небольшие деньги — £25 тыс. Записи телефонных разговоров не подтверждают этого, как и тайные записи Винсента — несмотря на то, что он был подключен, как Донни Браско. Не изменилось и то, что произошло в следующую субботу — ничья 3:3.

*

В ТУ ПЕРВУЮ НОЧЬ ПОСЛЕ ТОГО, КАК журналисты обратились ко мне в аэропорту, мои адвокаты работали не покладая рук, но при этом реалистично оценивали свои возможности. Мы предупредили Sun, что если они опубликуют свои фантазии о договорных матчах, то мы немедленно подадим иск в суд, обвинив их в клевете. Но история вырвалась наружу, и телевидение и радио в одночасье начали ее тиражировать.

В то же время я отдавал себе отчет в возможных последствиях неудачной акции, в том, что в лице владельца Sun Руперта Мердока я фактически столкнулся с самым могущественным медиамагнатом в мире и что у его международной группы News International был способ использовать свое влияние во всех сферах британского общества, будь то бизнес или социальные сети. Это касалось политиков, судебных органов или просто умов его читателей. Что бы ни случилось, это не пройдет быстро и без борьбы, и я был обязан защитить свою семью и имущество, которым мы владели. Я переписал все на жену — всё — так что мне, как частному лицу, ничего не принадлежало, и если бы я потерпел неудачу в своих судебных тяжбах, они не смогли бы взыскать с меня расходы. Даже если я потеряю репутацию, по крайней мере, недвижимость, которой мы владеем, будет в безопасности.

На следующее утро разгромные заголовки появились на миллионах ковриков у дверей.

ГРОББЕЛАР БРАЛ ВЗЯТКИ, ЧТОБЫ СДАВАТЬ ИГРЫ

История, на первый взгляд, ужасная. Первый абзац гласил: «Звезда футбола Брюс Гроббелар разоблачен сегодня газетой Sun в получении крупных взяток за сдачу ключевых матчей». На второй странице того же номера заголовок гласил: «ГРОБ: я пропустил 3 гола и заработал £40 тыс.». На последующих страницах была приведена литания недосказанности, злобной фальши и лжи, которая продолжалась в течение следующей недели. Они были получены из многочасовых расшифровок тайных записей, сделанных Винсентом, которому Sun заплатила за то, чтобы он шпионил за мной.

Винсент выступил в газете Sun, представив себя этаким образцом добродетели. «Мы были «лучшими друзьями, — утверждал он. — Мы так много и хорошо проводили время и у нас было столько отличных вечеринок — он был отличным парнем, с которым можно было попить пивка». Ему было «очень грустно» вспоминать о том, что произошло, но «еще грустнее за всех болельщиков «Ливерпуля», которые долгие годы боготворили его и поклонялись каждому его шагу». Он добавил: «Больше всего мне жаль жену и семью Брюса, потому что все они ни в чем не виноваты». Мошенник уже раскаялся?

В четверг я вылетел в Зимбабве. К тому моменту эта история занимала первые строчки во всех новостных бюллетенях и газетах страны. Пресса стояла лагерем у моего дома. Журналисты спекулятивно бронировали билеты на каждый рейс в Хараре, зная, что я намерен играть за свою страну. Я забронировал место 1А, а моему адвокату Брайану Канавану — 1В; но меня тайно провели на борт самолета перед посадкой и позволили спрятаться в кабине пилота. Когда журналисты поднялись на борт, в самолете началась суматоха: меня искали. Некоторые не знали, оставаться ли им на борту и отправиться в долгий путь в Африку или ожидать.

Когда самолет начал выруливать, я вышел из кабины и прошел на свое место. Журналисты еще больше толкались, но стюардесса пришла мне на помощь.

«Уберите камеру. Теперь это зимбабвийская земля, и я хочу, чтобы вы оставили нашего мальчика в покое. Оставьте его в покое, и все будет хорошо».

Именно такой дух поддерживал меня. Люди с моей исторической родины безоговорочно поддерживали меня. Они знали меня, они боготворили меня, они доверяли мне, они знали мою честность.

Журналисты, которые уже добрались до Зимбабве, узнали об этом на своей шкуре. «Он как дедушка нации, и он играл за Зимбабве всем сердцем, — сказал корреспонденту Guardian Майкл, офисный работник. — Нам не хватило всего одного матча, чтобы выйти на чемпионат мира против Египта. Вам нужно его увидеть. Не может такого быть, чтобы он пошел на все это».

Дополнительную поддержку оказала Футбольная ассоциация Зимбабве (ZIFA). Пока я находился в воздухе, пресс-секретарь сообщил обрывающим телефон журналистам: «Если он достаточно смел, чтобы прилететь сюда, самое меньшее, что мы можем сделать — это позволить ему играть. Это всего лишь утверждения. Предполагается, что вы живете в цивилизованном мире, а его казнят без суда и следствия». Уже через час после приземления технический директор ФА Зимбабве предложил мне стать тренером Олимпийской сборной страны, и я согласился.

Когда мы приземлились, я снова оказался в центре внимания и выступил с коротким заявлением, пока мы ждали свой багаж. «Доброе утро! Добро пожаловать в мою страну Зимбабве. Я не сделал ничего плохого. Я прилетел, чтобы играть в футбол. Приглашаю вас прийти и посмотреть на меня. Всего наилучшего!»

Я приехал из аэропорта в отель, переоделся и сразу же отправился на тренировку. Когда мы подъезжали, я уже видел, что местные жители безоговорочно поддерживают нас. Клаксоны гудели, люди махали руками, показывали мне большой палец вверх или кричали о своей поддержке. Когда я присоединился к своим товарищам по команде, они разразились бурными аплодисментами.

Еще большую поддержку оказал мой менеджер, ветеран немец Руди Гутендорф. «Я не могу поверить в то, что Брюс сделал все то, о чем говорится в этих обвинениях. Для меня он как Кевин Киган [которым Гутендорф руководил в «Гамбурге»] — хороший, чистый представитель игры в Англии». Он добавил: «Уже сейчас я могу сказать, что он — лучший вратарь, с которым я когда-либо работал, а работал я со многими, включая Зеппа Майера, который выиграл чемпионат мира с Западной Германией».

После обеда я играл в гольф в Уоррен-Хиллз, и все фотографы прятались в кустах, делая снимки. На субботней тренировке было полно английских журналистов, да и на игре тоже. Дебби тоже прилетела поддержать меня и наблюдала за игрой с трибун вместе с Брайаном и Гордоном Кроуфордами, у которых мы обычно останавливались, когда бывали там. Они были единственными белыми на всем стадионе. Сборная Зимбабве никогда не видела подобного интереса.

Я всегда старался быть дружелюбным и доступным для журналистов. Когда я разговаривал с ними, то старался сосредоточиться на предстоящем нам матче.

«Я готов играть и делать все, что в моих силах — как и всегда, — сказал я. — Давление на меня не действует. Я не испытываю большего давления, чем обычно на больших матчах».

«Как вы понимаете, это было очень тяжело для моей жены Дебби и остальных членов семьи. С моей женой все в порядке, мне не нужно говорить о своих чувствах. Я получил огромную поддержку, особенно от «Саутгемптона», который на 100% поддерживает меня. Разговоры о полицейских действиях меня не волнуют, потому что я опровергаю эти обвинения. Я здесь ради футбола. Другие могут быть здесь по другим причинам, но я здесь, чтобы сыграть — и выиграть — очень важную игру для своей страны».

Мои надежды на легкую игру после изнурительной недели не оправдались. Хотя стадион заполнили 45 000 болельщиков, многие из которых держали транспаранты с такими надписями, как «Брюс невиновен» и «К черту Sun», тем не менее, это была враждебная обстановка, и тренер Заира жаловался, что его игроки подвергались нападкам и запугиваниям. За пределами стадиона Брайана Канавана ограбили и отобрали у него часы. Лео Мугабе, племянник Роберта Мугабе и президент ZIFA, всегда чувствующий возможность быстро заработать, попытался взять с британских журналистов по $5 тыс. за просмотр игры. В итоге они сошлись на $500.

Адам Ндлову, старший брат нападающего «Ковентри» Питера, вывел нас вперед сразу после перерыва, но Менама Лукаку (отец Ромелу и Джордана Лукаку) сравнял счет 15 минутами позже. Игра шла к ничьей 1:1, когда в середине второго тайма Питер Ндлову был сбит в штрафной площади. Не обращая внимания на протесты игроков сборной Заира, он спокойно пробил с точки и принес нам победу. С финальным свистком на поле разверзся ад, и игроки Заира стали гоняться по полю за замбийским арбитром. Поскольку защиты у него не было, я побежал через поле и вмешался.

«Гроббелар спас меня, — сказал судья матча Кристиан Чикука. — Меня пинали, и это была опасная ситуация. Он рванул из своих ворот, чтобы помочь мне, и я всегда буду ему благодарен. Я сообщу обо всем в ФИФА, в том числе и о том, что Брюс Гроббелар для меня сделал».

В тот вечер я отправился в обратный путь на самолете Air Zimbabwe вместе с Дебби и Брайаном, вернулся в 9 утра и сразу же отправился на тренировку в «Саутгемптон».

Как при всем при этом сосредоточится? Я знал, что не сделал ничего плохого. Я попытался проанализировать, что именно сделал Винсент, с кем он разговаривал и что еще мог сказать. Но это было трудно. Все аспекты моей жизни вдруг оказались под пристальным вниманием общественности. Детали моей личной жизни попали на первые полосы некоторых газет. Дебби и девочкам приходилось сталкиваться с фотографами таблоидов, по обычной дороге в школу или в магазин. На что я трачу деньги, что ношу, с кем общаюсь — каждая часть моей жизни вдруг стала достоянием таблоидов.

Хуже всего, пожалуй, было то, что в газете News of the World появилась статья о том, что я прелюбодействовал с другими женщинами, которая была опубликована, когда я еще находился в Зимбабве. Они копались в информации, которую передал им Винсент. Правда, когда мы гуляли вместе, мы находились в компании других женщин, но многое из этого было просто флиртом и шутками; такими безобидными выходками, которые, возможно, были забавны в то время, но легко могли быть вырваны из контекста, когда их переписывали и помещали в газету.

Это было не то, что хотелось бы прочитать жене, как бы преувеличено и искажено все это ни было. Когда Дебби увидела это после нашего возвращения из Зимбабве, она усадила меня и заставила читать, присматривая за мной. Если честно, это выглядело не очень хорошо. Я сказал ей, что там есть только один человек, которого я знаю, и я знаю ее с тех пор, как познакомился с Дебби. Когда она успокоилась, то стала относиться к этому нормально — во всяком случае, до определенной степени. Родители жены, Бернард и Хизер, тоже были великолепны, выступая перед прессой от имени семьи и щедро представляя меня как мужа, отца и зятя.

В «Саутгемптоне» Алан Болл и Лоури Макменеми оказывали огромную поддержку во время всего этого испытания. Макменеми сказал журналистам, что его клуб — это семья, а когда семья попадает в беду, она объединяется. Поскольку я опоздал на рейс в Зимбабве, чтобы уладить свои дела со своим адвокатом в Ливерпуле, они безоговорочно согласились с тем, что я должен был сделать то, что от меня требовалось. Когда на следующей неделе я вернулся на южное побережье, меня сразу же вызвали в их офис.

— Ты это делал? — спросили они все вместе.

— Нет, не делал, — сказал я им.

Шесть раз туда и обратно продолжался этот допрос. «Ты это делал?» «Нет, не делал».

— Ладно, ты будешь играть, — наконец сказал мне Болл. — Опусти голову и приступай к делу.

И на этом все закончилось. Они были великолепны. Это был именно тот ответ, который мне и был нужен. Они были со мной весь тот год, даже когда я получил травму с вдавленной скулой и был вынужден носить маску для защиты лица.

Немногие другие были столь откровенны в своей поддержке. Многие люди, которых я считал друзьями, казалось, перестраховывались, не зная, чему верить. Мало кто мог знать, что пройдет еще восемь изнурительных лет, прежде чем мое имя будет окончательно очищено, и они смогут выйти вперед и снова назвать себя моими друзьями на публике. К тому времени я мог пересчитать своих настоящих друзей по пальцам одной руки.

Одним из тех, кто неустанно поддерживал, был Алан Хансен. Возможно, его репутация была поставлена на карту больше, чем у других, ведь он начинал свою карьеру как эксперт, которая впоследствии стала весьма успешной. «Я ни разу не заподозрил, что он обманывает футбольный клуб «Ливерпуль», — сказал он. — Да и никто больше. Это никогда не было предметом рассмотрения. Он играл под руководством трех самых проницательных менеджеров, которых когда-либо видела британская игра — Боба Пейсли, Джо Фэгана и Кенни Далглиша. Если бы у кого-то из них возникли хоть малейшие сомнения на его счет, если бы они заподозрили что-то неладное, они бы провели его через двери, вывели на улицу и покончили с ним».

Футбол был тем, что мне было нужно в этот период. Я знал, что не сделал ничего плохого, и это было главным. Выходишь на поле и играешь: да, тебе будут скандировать, но со мной такое всю жизнь было. Когда ты выходишь на поле, ты должен выдать лучшее, на что только способен. В нашей первой игре против «Арсенала» болельщики осыпали поле фальшивыми купюрами в £10, но вместо головы королевы была моя. Я увидел в этом забавную сторону, наполнил свою кепку купюрами и поманил болельщиков бросать еще. Затем они начали петь под мелодию «Мой старик — дворник»:

Гроббелар хитер как жук,

Он носит такую шляпу,

И когда он увидел эти сорок штук,

Сказал: «А я возьму».

Я играл хорошо. Мы выиграли 1:0, наша первая победа за десять матчей, и в конце игры, когда я поклонился всем четырем углам поля, мне аплодировали даже болельщики «Арсенала».

Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где переводы книг о футболе, спорте и не только...