«Я пью каждый второй день. Иногда и первый». Пронзительное и честное письмо Адриано — целиком и без купюр

Один из самых ярких и талантливых игроков поколения и по совместительству, пожалуй, главное разочарование целой эпохи — Адриано — написал большое открытое письмо на страницах The Players’ Tribune. Падший «Император» решил сам развенчать одни слухи о себе и подтвердить другие. Звезда «Интера», сборной Бразилии и всего мирового футбола, в одночасье разрушивший блестящую карьеру после смерти отца и превратившийся в вечно молодого и вечно пьяного заводилу из трущоб, рассказал все о своей жизни, открыто и честно. И, пожалуй, это самое трогательное, что я читал о футболе за долгое время. Я не смог пройти мимо и перевел это письмо для вас целиком.

Знаешь, каково это — подавать большие надежды? Я знаю. В том числе разбитые надежды.

Самая главная пустая трата в футболе: я.

Мне нравится это слово, трата. Не только из-за того, как оно звучит, но и потому, что я одержим тем, чтобы тратить свою жизнь впустую. Мне хорошо и так, в безумном растрачивании. Мне нравится это клеймо.

Я не употребляю наркотики, как многие пытаются утверждать.

Я не совершаю преступлений, хотя, конечно, мог бы.

Мне не нравятся клубы.

Я всегда хожу в одно и то же место в моем районе, в киоск Бабули. Если хочешь со мной встретиться, приходи сюда.

Я пью каждый второй день, да. (И по первым дням тоже бывает).

Как такой человек, как я, доходит до того, что выпивает почти каждый день?

Я не люблю давать объяснения. Но все же вот одно. Я пью, потому что нелегко быть разбитой надеждой. А с возрастом это еще хуже.

Меня называют Императором.

Представь себе. Я парень, который покинул фавелу, чтобы получить прозвище «Император» в Европе. Как ты это объяснишь, чувак? Я не понимаю это и по сей день. Ладно, может быть, я все-таки делал что-то правильно.

Многие люди не понимали: почему я отказался от славы стадионов, чтобы сидеть в своем старом квартале и пить до беспамятства? Потому что в однажды я захотел этого, и это такое решение, от которого уже не отказаться. Но я не хочу сейчас об этом говорить. Я хочу, чтобы вы поехали со мной.

Я много лет живу в Барра-да-Тижука, фешенебельном районе Рио. Но я связан с фавелами пуповиной.

Вила-Крузейру. Комплексо-да-Пенья.

Запрыгивай. Поедем туда на мотоцикле. Так я чувствую себя свободнее.

Я дам знать нужным людям, что мы приедем. Сегодня ты поймешь, чем на самом деле занимается Адриано, когда он со своими друзьям в своем особенном месте. Никакой хрени и лживых газетных заголовков. Только факты. Правда.

Поехали, бро. Уже светает. Скоро будут пробки. Ты не знал, да? Отсюда до Пеньи по Желтой Линии быстро, братан. Но только если стартуем сейчас. Ты едешь или нет?

Как я и говорил. Вот оно, прямо у входа в квартал. Поле «Порядок и Прогресс». Черт возьми, я играл здесь в футбол чаще, чем на «Сан Сиро». Отвечаю, бро.

Чтобы войти и выйти из Вила-Крузейру, нужно пройти мимо поля. Футбол утверждает свое присутствие в нашей жизни. Здесь мой отец был по-настоящему счастлив. Альмир Лейте Рибейру. Можешь называть его Мириньо, как его все звали. Большой человек. Думаешь, я вру? Спроси любого.

Каждая его суббота была одинаковой. Он просыпался рано, собирал рюкзак и хотел сразу же выйти на поле. «Давай! Я жду тебя, дружок. Пойдем! Сегодня у нас будет сложная игра», — говорил он. Тогда наша любительская команда называлась «Ханг». Почему такое название? Не знаю, чувак! Когда я начинал, она уже так называлась. Я долгое время играл в желто-синей футболке. Поверь. Те же цвета, что и у «Пармы». Даже после переезда в Европу я никогда не пропускал игры «Варзеи» (субкультура бразильского уличного футбола — прим. Rock’n’Ball), как мы их называем в Бразилии.

Только так. В 2002 году я приехал в отпуск из Италии и занимался исключительно этим. Я заказал такси из аэропорта прямо сюда, в Вила-Крузейру. Черт побери, да я сперва приходил сюда, а лишь затем в родительский дом.

Я спускался к подножию холма, бросал сумки и с криками поднимался наверх. Я спешил постучать постучать в дверь Кашасы, моего близкого друга (пусть земля ему будет пухом), и в дверь Гермеса, еще одного моего друга детства. Я долбил кулаком в окно: «Просыпайся, засранец! Идем! Идем!» Жоржиньо, еще один мой хороший друг детства, присоединился бы, но... впрочем, забудь об этом, чувак. Мы сходили с ума! Остальной мир начинал существовать для нас лишь несколько дней спустя. Мы путешествовали по всему району, играя в мяч и слоняясь от бара к бару.

Одно из самых принципиальных противостояний «Ханга» было с «Чапа Квенте». Мы даже играли с ними в финале любительского чемпионата. Я уже был в «Парме». Мой отец говорил со мной по телефону каждый день. «Я уже записал тебя на чемпионат, сынок. Они от страха трясутся. Я им месяц твердил: «Мой большой черный парень скоро приедет». А они отвечают: «Это несправедливо, Мириньо». Мне все равно. Ты будешь играть».

Конечно, я играл! С маленьким пластиковым стаканчиком кока-колы в руке (единственный напиток, который ему нравился) мой отец объявлял стартовый состав Ханга: «Хангрисмар в воротах. Лемонграсс, Ричард и Кашаса в защите».

Черт, Лемонграсс был редкостным занудой. Он жаловался на все. А у Ричарда был удар, который был таким же мощным — или даже сильнее — чем мой. У всех, кто стоял в стенке, намокали штаны, когда он подходил, чтобы пробить штрафной.

«Гермес в полузащите с Аланом. Крезио на правом фланге и Жоржиньо, наш номер семь, на левом. В атаке Фрэнк, Динго, номер 10, и Адриано».

С этой командой можно было бы играть в Лиге чемпионов.

Я обрисую вам картину. В Рио жара, типичная для конца года. Громкая музыка. Самба. Горячие курящие брюнетки ходят туда-сюда. Отец на небесах, благословляет нас всех. Нет ничего лучше на планете, братан.

Мы выиграли финал. Фейерверки по всей фавеле. Прекрасное зрелище. Действительно потрясающее. Именно на этом поле я научился пить. Мой отец был в ярости, бро. Он не любил видеть, как кто-то пьет, тем более дети.

Я помню, как он впервые застал меня со стаканом в руке. Мне было 14 лет, и в нашем квартале был праздник: на поле «Порядок и Прогресс» наконец-то установили освещение, в честь чего организовали игру с барбекю.

Собралось множество людей, нас переполняла радость, типичная для Варзеи. Люди приходят и уходят, танцуют самбу. Я тогда еще не пил спиртного. Но когда я увидел, чем все занимаются остальные дети, то тоже взял пластиковый стаканчик и наполнил его пивом. Эта горькая, тонкая пена, впервые скользившая по моему горлу, имела особый вкус. Новый мир «веселья» открылся предо мной. Моя мама была на вечеринке и все видела. Она молчала, но мой отец... Боже мой!

Когда он увидел меня со стаканом в руке, то пересек поле торопливым шагом человека, который не может позволить себе опоздать на автобус. «Остановись сейчас же», — крикнул он. Коротко и твердо, как всегда. Я успел лишь сказать: «О, черт». Мои тети и моя мама быстро поняли, что происходит, и попытались успокоить всех, прежде чем ситуация накалится. «Да ладно, Мириньо, он со своими маленькими друзьями, он не собирается делать ничего безумного. Он просто смеется, веселится, оставь его в покое. Адриано тоже растет», — сказала мама.

Но разговора не вышло. Отец был в ярости. Он выхватил стаканчик из моих рук и бросил в канаву. «Я не учил тебя этому, сынок», — сказал он.

Мириньо был лидером Вила Крузейру. Все его уважали. Он был примером. Футбол был его коньком. Одной из миссий Мириньо было не допустить, чтобы дети ввязывались в то, во что им не следовало. Он всегда старался увлечь детей игрой в мяч. Он не хотел, чтобы кто-то свернул не туда. Еще сильнее не терпел проблем в школе. Его отец много пил. Он действительно был алкоголиком. Он и умер от этого. Поэтому каждый раз, когда отец видел, как дети употребляют алкоголь, у него не было никаких сомнений. Он сбрасывал стаканы и бутылки на пол. Но в этом не было смысла, вы ведь понимаешь? Затем охотник сменил тактику. Когда мы отвлекались, он вынимал свою вставную челюсть и клал мне в стакан или в стакан ребят, которые были со мной. Этот парень был легендой. Как же я по нему скучаю...

Все уроки, которые я получал от отца, были в поступках. У нас не было глубоких разговоров. Мой старик не был тем, кто философствовал или читал нотации, нет. Его ежедневная честность и уважение, которое к нему испытывали другие, впечатляли меня больше всего.

Смерть отца навсегда изменила мою жизнь. По сей день это проблема, которую я до сих пор не могу решить. Все это дерьмо началось здесь, в квартале, который мне так дорог.

Вила-Крузейру — не лучшее место в мире. Совсем наоборот.

Это действительно опасный район. Жизнь здесь трудна. Люди страдают. Многим друзьям пришлось пойти по кривой дорожке. Оглянись вокруг, и ты поймешь. Если я прервусь, чтобы сосчитать всех знакомых, которые погибли не своей смертью, мы задержимся здесь на много дней... Пусть Господь благословит их. Можешь спросить любого здесь. Те, у кого появляется возможность, в конечном итоге отправляются жить в другое место.

Черт возьми, моему отцу просто попали в голову на вечеринке в Вила-Крузейру. Шальная пуля. Он не имел никакого отношения к конфликту. Но пуля вошла ему в лоб и застряла в затылке. Врачи не смогли ее удалить. После этого жизнь моей семьи уже никогда не была прежней. У моего отца начались частые приступы. Ты когда-нибудь видел человека, страдающего от эпилептических припадков прямо перед тобой? Ты не хочешь этого видеть, брат.

Это страшно.

Мне было 10 лет, когда подстрелили моего отца. Я вырос, живя с его припадками. Мириньо больше никогда не мог работать. Ответственность за содержание дома полностью легла на плечи моей матери. И что она сделала? Она справилась с этим. Она могла рассчитывать на помощь наших соседей. Наша семья тоже была рядом и помогала. Здесь все живут бедно. Никто не имеет больше, чем другие. Как бы то ни было, моя мать была не одна. Всегда находился кто-то, готовы протянуть ей руку помощи.

Однажды соседка пришла с большой коробкой яиц и сказала: «Росильда, продай их, чтобы собрать немного денег. Так ты сможешь купить поесть для Адриано». Но у мамы не было денег, чтобы заплатить соседке. «Не волнуйся, сестра. Продай яйца и верни мне позже». Так и было, бро. Клянусь тебе.

Другая соседка подарила ей газовый баллон. «Росильда, продай его. Выручка пополам». Моя мать пыталась собрать немного денег, усердно работая каждый день. Мой отец оставался дома. А мама крутилась за двоих, пока бабушка водила меня на тренировки.

Одна из моих теток устроилась на работу, которая позволяла ей получать талоны на еду. Она отдала их моей матери. «Росильда, это немного, но этого достаточно, чтобы хотя бы купить Адриано печенье».

Без этих людей я был бы никем. И ничем.

Черт возьми, от этих разговоров мне очень захотелось выпить. Давайте остановимся у хижины моего друга Гермеса. Это за двором. Там! Там, в переулке.

Здесь жила моя бабушка. Донья Ванда. Вот это характер! Я уже рассказывала вам о ней, да? «Ади-рано, сынок! Иди поешь попкорна». Бабушка никогда не могла правильно выговорить мое имя.

Я забегал к ней домой каждый день, когда был ребенком. Мы с родителями жили на Девятой улице, которая находится на вершине холма. Хочешь подняться туда и посмотреть? Это сложно. И там много всякого происходит. Нам лучше остаться здесь. В фавелах есть определенные правила, которые мы должны соблюдать.

Когда я был ребенком, моя мать уходила на работу и оставляла меня с бабушкой. Та отводила меня в школу, а потом на тренировки «Фламенго». Суета в моей жизни началась рано, это уж точно.

Гермес, мой друг! Достань домино. Будь осторожен, он ворует как черт. Смотри в оба, ага, Гермес тот еще хитрец. Садись сюда, Жоржиньо. Давай сыграем в домино, ты начинаешь.

Мы раньше купались в яме в конце переулка. Бассейны в фавелах такие, мужик. Ты не знал, да? Черт возьми, если на юге Рио, где живут самые обеспеченные люди, стоит невыносимая жара, представь себе кварталы на севере города. Дети достают ведро и охлаждаются, как могут. Надо сказать, я и по сей день люблю это, понимаешь? Я хожу купаться в бассейн, в море и все такое, только чтобы выглядеть парнем из обеспеченных кварталов. Но я действительно счастлив, когда принимаю душ на крыше или когда выливаю ведро воды себе на голову, как это принято здесь, в фавелах.

Заметил, что кругом снуют люди? И шум? Черт, фавела — это другой мир. Мы открываем дверь и сразу видим нашего соседа. Делаешь шаг, а там на улице владелец магазина, тетя, продающая выпечку с сумкой в руке, кузен парикмахера, зовущий тебя поиграть в футбол. Все друг друга знают. Конечно, один дом ведь буквально стоит на другом.

Тишина была одной из вещей, которая меня больше всего удивляла, когда я переехал в Европу. Улицы тихие. Люди не здороваются с каждым встречным. У всех своя жизнь. Первое Рождество, которое я провел в Милане, было для меня тяжким испытанием, бро.

Конец года — очень важное время для моей семьи. Все собираются вместе. Так было всегда. Девятая улица была переполнена, потому что Мириньо был лидером квартала. Традиция зародилась там. В канун Нового года вся фавела тоже собиралась у моего дома.

Когда я уехал в «Интер», то чувствовал себя очень скверно в первую зиму. Наступило Рождество, и я остался в своей квартире один. В Милане жутко холодно. В зимние месяцы север Италии накрывает депрессия. Все в темной одежде. Пустые улицы. Дни очень короткие. Сыро. Мне не хотелось ничего делать, чувак. Все это накладывалось на тоску по дому, и я чувствовал себя паршиво.

Тем не менее, Зеедорф оказался потрясающим другом. Они с женой приготовили ужин для своих близких в канун Рождества и пригласили меня. Ох, вот это был уровень! Представь себе рождественский прием у него дома. Утонченность, которую стоит увидеть. Все было очень красиво и вкусно, но, честно говоря, я бы предпочел оказаться в Рио-де-Жанейро.

Я даже не смог провести с ними много времени. Я извинился, быстро попрощался и вернулся в свою квартиру. Позвонил домой. «Привет, мама. Счастливого Рождества», — сказал я. «Сынок! Я скучаю по тебе. Счастливого Рождества. Все здесь, не хватает только тебя», — ответила она.

На заднем плане было слышно смех. Громкий звук барабанов, на которых играют мои тети, вспоминая времена, когда они были девчонками. Все танцуют, как на балу. И моя мама тоже. Я мог представить себе все происходящее, просто слушая шум в телефоне. Черт побери, я сразу же начал плакать.

«Ты в порядке, сынок?» — спросила мама. «Да, да. Я только что вернулся от друга», — сказал я. «А, так ты уже поужинал? Бабушка все еще накрывает на стол», — ответила она. «Сегодня даже будут пирожные». Черт, это был удар ниже пояса. Бабушкина выпечка лучшая в мире. Плакать хотелось чертовски сильно.

Слезы подступали: «Ладно, мам. Веселитесь. Хорошего ужина. Не волнуйся, у нас все хорошо».

Я была сломлен. Схватил бутылку водки. Я не преувеличиваю, братан. Я выпил все это дерьмо в одиночку. По самую задницу надулся водкой. И плакал всю ночь. Я отключился на диване, потому что много пил и плакал. Но из песни слова не выкинешь, да, мужик? Что я мог сделать? Я был в Милане не просто так. Это было то, о чем я мечтал всю свою жизнь. Бог дал мне возможность стать футболистом в Европе. Жизнь моей семьи значительно улучшилась благодаря Господу и всему, что Он сделал для меня. И моя семья тоже сделала многое. Цена, которую мне пришлось платить, была не так уж велика. Я ясно понимал это. Но все же не мог не грустить.

Хочешь подняться на крышу моего друга Тоты? Там мое логово. Сейчас вызовем мотоциклы. Возьмем с собой выпивку, и я покажу тебе вид на весь квартал. Пошли, бро!

Дай-ка я включу тутуфи. Ну да, тутуфи, черт возьми. Что непонятного? Такая хрень, чтобы подключить свой телефон к колонке. Как это произносится? Bluetooth? Нет, черт возьми, я не знаю, как выговаривать все эти слова по-английски. Я учился только до седьмого класса! В фавелах надо включать звук погромче, братан. Мы здесь слушаем музыку только так.

Вот Грота, вот Чатуба, вот Крузейру. Это все одно и то же, на самом деле. Один перетекает в другой. Но все это разные кварталы Комплексо-да-Пенья. А вот наверху Церковь Пенья, благословляющая нас всех. Да, я ношу медальон с церковью на шее. Тебе нравится? Тогда надень его, чтобы поймать вайб. Считай, я покрестил тебя в парня из нашего района. Чувствуешь подъем духа, а?

Когда я «сбежал» из «Интера» и уехал из Италии, я приехал сюда прятаться. Я три дня бродил по всему комплексу. Меня никто не нашел. Без шансов. Правило номер один фавел — держи рот на замке. Думаешь, кто-то меня бы выдал? Здесь никаких гребаных крыс, бро. Итальянская пресса сошла с ума. Полиция Рио даже провела операцию по «моему спасению». Они сказали, что меня похитили. Звучит, как шутка, да? Только представь, что кто-то собирается причинить здесь вред мне, ребенку из фавелы.

Хорошо это или плохо, но мне нужна была свобода. Я больше не мог этого выносить, всегда быть начеку из-за камер, когда бы я ни выходил из дома в Италии, кто бы ни встречался мне на пути, будь то репортер, карманник, мошенник или какой-то другой сукин сын.

В моем квартале этого нет. Когда я здесь, никто извне не знает, где я и чем занимаюсь. Они не понимали, зачем я пошел в фавелу. Это было не из-за выпивки или женщин, и уж тем более не из-за наркотиков. Это было ради свободы. Это было потому, что я хотел покоя. Я хотел жить. Я хотел снова стать человеком. Хоть немного. Такова, мать ее, правда. И что с того?

Я пытался делать то, что от меня хотели. Я торговался с Роберто Манчини. Я старался изо всех сил с Жозе Моуринью. Я плакал на плече Моратти. Но я не мог сделать то, о чем они просили. Я оставался чист несколько недель, избегал выпивки, тренировался как лошадь, но всегда был рецидив. Снова и снова. Все ругали меня. Я больше не мог этого выносить.

Люди говорили много дерьма, потому что им было этого не понять. «Ого, Адриано перестал зарабатывать семь миллионов евро. Он что, отдал все ради этого дерьма?» Это то, что я слышал чаще всего. Но они не знают, почему я это сделал. Я сделал это, потому что мне было плохо. Мне нужно было свое пространство, чтобы делать то, что я хотел делать.

Теперь ты сам все видишь. Что-то не так с тем, как мы здесь тусуемся?? Нет. Извините, что разочаровываю. Но единственное, чего я ищу в Вила-Крузейру, — это покой. Здесь я хожу босиком и без рубашки, в одних шортах. Я играю в домино, сижу на тротуаре, вспоминаю истории из своего детства, слушаю музыку, танцую с друзьями и сплю на земле.

В каждом из этих переулков я вижу своего отца.

Чего еще мне желать?

Я даже не привожу сюда женщин. И тем более не связываюсь с девушками из моего района. Я просто хочу быть в этом мире и помнить свою сущность.

Вот почему я продолжаю возвращаться сюда.

Здесь меня действительно уважают.

Здесь моя история.

Здесь я узнал, что такое братство.

Вила-Крузейру — это не лучшее место в мире.

Вила-Крузейру — это мое место.

Перевод: Даниил Шульман-Симаков

Если вам понравилась эта статья, подписывайтесь на ROCK’n’BALL в соцсетях, где я ежедневно публикую интересные авторские материалы: VK и Telegram

Дорогие читатели, напоминаю, что на «Спортсе» появились донаты. Если вы захотите поддержать мой блог и канал, то вы можете сделать это в комментарии.

Оригинальный текст и фотографии: https://www.theplayerstribune.com/